G
Gustav
Команда форума
Администратор
- Сообщения
- 26.410
- Лайки
- 51.221
Купленная честность: договориться с совестью с помощью психотерапии
Психотерапия стала популярной и даже модной. Но честны ли мы с собой, обращаясь за помощью к специалисту? А может, мы ищем быстрого решения, «волшебной таблетки», которая сможет купировать душевную боль? Готовы ли мы искать истинные, глубинные причины наших внутренних конфликтов?
Дмитрий Быков писатель
Адвоката называют «купленной совестью», и это в известном смысле верно, хотя и грубо. У закоренелых преступников не бывает раскаяния — только моральное удовлетворение от того, как хитро он ускользнул от ответственности. Есть адвокат, изображающий горькое осознание и пылкое раскаяние, и при некоторых дополнительных условиях вроде взятки это работает.
Не хочу хамить психологам, но, хотя и есть у меня репутация человека, регулярно врывающегося в мечеть с криком «Аллаха нет!», — но психолога, которого теперь заводить модно и почти обязательно, я назвал бы по аналогии купленной честностью, или купленным рассудком, если угодно. По моим наблюдениям, психолога «заводят» по одной из трех возможных причин: либо следуют моде, — и тогда это пошло, но нормально, — все равно что читать модного автора или покупать бессмысленную, но дорогую тряпку.
Психолог выступает паллиативом ума, его временной заменой, я бы даже сказал — протезом
Второй случай — серьезная, реальная психологическая проблема вроде настоящей, а не выдуманной депрессии, ангедонии (то есть неспособности радоваться) или апатии, то есть отсутствия воли к жизни.
Это болезнь, и тут психолог спасителен: от легкомысленного отношения к депрессиям предостерегал еще Уильям Стайрон, который пришел в себя только в стационаре. Его «Зримая тьма» стала одной из самых выразительных писательских автобиографий ХХ века — и, пожалуй, единственной убедительной историей исцеления.
А вот третья история — самая распространенная и, пожалуй, самая опасная, потому что психолог выступает тут паллиативом ума, его временной заменой, я бы даже сказал — протезом. Это может помочь, но в долгосрочной перспективе почти наверняка приведет к выученной беспомощности, а там, чем черт не шутит, и к полной деградации. Я о так называемых тревожно-мнительных расстройствах, с которыми обращаются к психологам чаще всего.
У меня порядочное количество друзей, которые становились жертвами таких расстройств и получали от психолога прочувствованные разговоры и спасительные пилюли. Есть и некоторое количество друзей среди этих самых психологов в России, Европе и Штатах — да что там, моя дочь Женя закончила психолого-педагогический университет, специализировалась на работе с аутистами и, что уж там, востребована куда более меня. Я показал ей эту колонку, не беспокойтесь, и получил уничтожающий комментарий, который вы и прочтете ниже; не заглядывайте в конец, пропадет весь эффект.
И потому абсолютное лидерство тревожных расстройств среди жалоб современного пациента — не мой вымысел, это так и есть. И сам я, товарищи, хорошо знаю, что такое ксанакс — но, к счастью, само наличие этого волшебного вещества в моей аптечке успокаивает не хуже самого ксанакса, и я к нему не прибегаю.
Стабильность всего дороже тем, кто нестабилен внутренне
Тревожные расстройства, судари мои и сударыни, в отличие от обсессивно-компульсивных, которым подвержены все сколько-нибудь чуткие и талантливые люди, — это замаскированный, прячущийся голос вашей совести, и только. И попытка справиться с ними медикаментозно либо при помощи психолога — как раз и есть стремление заглушить эту больную совесть, купировать приступы самосознания.
Вы боитесь в чем-то себе признаться, что-то назвать по имени, и психолог заговаривает эту вашу боль — которая, в сущности, не что иное, как фантомная боль ампутированной души. И благо еще, если он искренне пытается докопаться до причин. Но если он, как очень многие в известных мне случаях, борется с симптомами, — он помогает именно спрятать этот голос, заглушить его окончательно. Чтобы совесть совсем пропала, и духу не было.
Большинство тревожно-мнительных расстройств происходят от внутреннего конфликта, с этим спорить никто не станет, но внутренний конфликт — очень часто результат подавления нормальных человеческих реакций. Вы смолчали, увидев подлость, соврали на научной дискуссии, не осадили хама, который публично унижал слабого. Вы ясно видите, что все вокруг вас не так, но делаете вид, что так и надо. Вы живете на два дома вместо того, чтобы честно сделать выбор. Вы не можете сказать в лицо начальнику, что он заводит в никуда всю деятельность конторы.
Ваша страна давно забыла, что такое закон и здравый смысл. На ваших глазах попираются все человеческие ценности, и вы уже думаете, что их, наверное, и не было никогда или что попирание — их нормальное состояние. Наконец, вам иногда кажется, что так позорно Россия не жила еще никогда, но и такой сытой тоже еще не бывала, и, о ужас, в вашем сознании эти вещи начинают связываться. Вам кажется, что раз ей так лучше, то так и надо. И из этого миллиона компромиссов — общественных, личных, семейных, интимных, даже постельных, — складывается постоянный внутренний дискомфорт, привычка лгать себе. А если вы научились затыкать внутренний голос и правду услышать не от кого, организм реагирует подпольно, то есть устраивает вам панические атаки.
В современном российском обществе эти панические атаки, внезапные приступы ужаса на ровном месте, тоже постоянно случаются, потому что история переврана, а закона нет. И все боятся то массовой безработицы, то всеобщего кризиса, то ядерной войны. Общее состояние тревожности таково, что все отчаянно цепляются за призрак стабильности и готовы за стабильность терпеть все — даже отсутствие развития.
Стабильность всего дороже тем, кто нестабилен внутренне. За уют и покой цепляются те, чье постоянное внутреннее ощущение — неуют и бесприютность. Все это научились блокировать, и оно вылезает из подсознания в непредсказуемый, неподходящий момент: в лифте, в метро, на темной улице. Жизнь превращается в вечно дрожащий студень, в зыбкое болото. И все из-за простейшего страха назвать вещи своими именами.
Человек бежит к психологу. Психологу лень копаться в причинах этой внутренней нестабильности, или просто в его задачи не входит социальная реабилитация пациента: в конце концов, другую работу ему не подберешь и в другую страну не переселишь, хотя такой рецепт сам по себе был бы многим весьма полезен. И путешествовать хорошо, и переселяться в более здоровую среду, хоть ненадолго, очень приятно. Но такого рецепта, повторяю, нет, и социальную психологию уважает и знает не каждый, и вообще — зачем влезать в тонкие причины нервных расстройств, когда можно оглушить пациента теплой плюшевой дубиной, выписав какой-нибудь мягкий и комфортный ингибитор захвата серотонина?
Привыкаешь к другому: к тому, что от внутреннего конфликта можно убежать с помощью таблетки
В Штатах внутренний кризис нарастал так долго и прятались от него так старательно, что Элизабет Вурцель ввела даже термин «Нация прозака». Кстати, прозак я пил, когда тосковал во время долгого преподавания в Штатах. Прекрасная вещь. Правда, его было мало, и потому я не подсел. Да на него и не подсядешь, он не создает привыкания. Привыкаешь к другому: к тому, что от внутреннего конфликта можно убежать с помощью таблетки. И голос совести — пусть искаженный, пусть уродливый — до тебя опять не дойдет.
Психическая атака — крик организма о глубоком нравственном (а не физическом!) неблагополучии. И заглушать этот крик грешно, потому что это ваш шанс. Надо спокойно проговорить с собой, а не с психологом, и назвать наконец вещи своими именами. Вслух сказать, с чем вы не можете больше мириться. И начать наводить в голове тот же порядок, наведение которого в квартире так хорошо страхует от депрессии: ведь один из важнейших факторов депривации — бардак, с которым все руки не доходят справиться.
У большинства такой же бардак внутри, и победить его можно только систематической уборкой. А чтобы вещи стояли на местах, надо эти места знать. Кстати, если вы живете с человеком, который умудряется поддерживать в комнате бардак, ему просто плохо с вами. Будьте уверены: когда вы уйдете, он или она немедленно наведут полный порядок, и станет им хорошо. И вам тоже.
Беседа с психологом должна сдирать маски, а не надевать их, должна быть мучительной, как разговор с совестью, и такой же спасительной
Мы любой ценой, любыми усилиями готовы удерживаться от нормальной работы совести, от честного самоанализа. И вместо согласия с собой нам даруется большая утешительная пилюля — или столь же утешительный разговор о том, как несовершенен в сравнении с нами этот жестокий мир. Между тем беседа с психологом должна сдирать маски, а не надевать их. Она должна быть мучительной, как разговор с совестью, и такой же спасительной. Но мы привыкли к паллиативам и заводим психолога, чтобы он утешал, а не спасал. Нам всем пора перестать утешаться, иначе в один прекрасный день мы рискуем проснуться в бездне — или вовсе не проснуться. Впрочем, есть мнение, что мы туда уже летим.
Все это я изложил Женьке и услышал в ответ, что:
Психотерапия стала популярной и даже модной. Но честны ли мы с собой, обращаясь за помощью к специалисту? А может, мы ищем быстрого решения, «волшебной таблетки», которая сможет купировать душевную боль? Готовы ли мы искать истинные, глубинные причины наших внутренних конфликтов?
Дмитрий Быков писатель
Адвоката называют «купленной совестью», и это в известном смысле верно, хотя и грубо. У закоренелых преступников не бывает раскаяния — только моральное удовлетворение от того, как хитро он ускользнул от ответственности. Есть адвокат, изображающий горькое осознание и пылкое раскаяние, и при некоторых дополнительных условиях вроде взятки это работает.
Не хочу хамить психологам, но, хотя и есть у меня репутация человека, регулярно врывающегося в мечеть с криком «Аллаха нет!», — но психолога, которого теперь заводить модно и почти обязательно, я назвал бы по аналогии купленной честностью, или купленным рассудком, если угодно. По моим наблюдениям, психолога «заводят» по одной из трех возможных причин: либо следуют моде, — и тогда это пошло, но нормально, — все равно что читать модного автора или покупать бессмысленную, но дорогую тряпку.
Психолог выступает паллиативом ума, его временной заменой, я бы даже сказал — протезом
Второй случай — серьезная, реальная психологическая проблема вроде настоящей, а не выдуманной депрессии, ангедонии (то есть неспособности радоваться) или апатии, то есть отсутствия воли к жизни.
Это болезнь, и тут психолог спасителен: от легкомысленного отношения к депрессиям предостерегал еще Уильям Стайрон, который пришел в себя только в стационаре. Его «Зримая тьма» стала одной из самых выразительных писательских автобиографий ХХ века — и, пожалуй, единственной убедительной историей исцеления.
А вот третья история — самая распространенная и, пожалуй, самая опасная, потому что психолог выступает тут паллиативом ума, его временной заменой, я бы даже сказал — протезом. Это может помочь, но в долгосрочной перспективе почти наверняка приведет к выученной беспомощности, а там, чем черт не шутит, и к полной деградации. Я о так называемых тревожно-мнительных расстройствах, с которыми обращаются к психологам чаще всего.
У меня порядочное количество друзей, которые становились жертвами таких расстройств и получали от психолога прочувствованные разговоры и спасительные пилюли. Есть и некоторое количество друзей среди этих самых психологов в России, Европе и Штатах — да что там, моя дочь Женя закончила психолого-педагогический университет, специализировалась на работе с аутистами и, что уж там, востребована куда более меня. Я показал ей эту колонку, не беспокойтесь, и получил уничтожающий комментарий, который вы и прочтете ниже; не заглядывайте в конец, пропадет весь эффект.
И потому абсолютное лидерство тревожных расстройств среди жалоб современного пациента — не мой вымысел, это так и есть. И сам я, товарищи, хорошо знаю, что такое ксанакс — но, к счастью, само наличие этого волшебного вещества в моей аптечке успокаивает не хуже самого ксанакса, и я к нему не прибегаю.
Стабильность всего дороже тем, кто нестабилен внутренне
Тревожные расстройства, судари мои и сударыни, в отличие от обсессивно-компульсивных, которым подвержены все сколько-нибудь чуткие и талантливые люди, — это замаскированный, прячущийся голос вашей совести, и только. И попытка справиться с ними медикаментозно либо при помощи психолога — как раз и есть стремление заглушить эту больную совесть, купировать приступы самосознания.
Вы боитесь в чем-то себе признаться, что-то назвать по имени, и психолог заговаривает эту вашу боль — которая, в сущности, не что иное, как фантомная боль ампутированной души. И благо еще, если он искренне пытается докопаться до причин. Но если он, как очень многие в известных мне случаях, борется с симптомами, — он помогает именно спрятать этот голос, заглушить его окончательно. Чтобы совесть совсем пропала, и духу не было.
Большинство тревожно-мнительных расстройств происходят от внутреннего конфликта, с этим спорить никто не станет, но внутренний конфликт — очень часто результат подавления нормальных человеческих реакций. Вы смолчали, увидев подлость, соврали на научной дискуссии, не осадили хама, который публично унижал слабого. Вы ясно видите, что все вокруг вас не так, но делаете вид, что так и надо. Вы живете на два дома вместо того, чтобы честно сделать выбор. Вы не можете сказать в лицо начальнику, что он заводит в никуда всю деятельность конторы.
Ваша страна давно забыла, что такое закон и здравый смысл. На ваших глазах попираются все человеческие ценности, и вы уже думаете, что их, наверное, и не было никогда или что попирание — их нормальное состояние. Наконец, вам иногда кажется, что так позорно Россия не жила еще никогда, но и такой сытой тоже еще не бывала, и, о ужас, в вашем сознании эти вещи начинают связываться. Вам кажется, что раз ей так лучше, то так и надо. И из этого миллиона компромиссов — общественных, личных, семейных, интимных, даже постельных, — складывается постоянный внутренний дискомфорт, привычка лгать себе. А если вы научились затыкать внутренний голос и правду услышать не от кого, организм реагирует подпольно, то есть устраивает вам панические атаки.
В современном российском обществе эти панические атаки, внезапные приступы ужаса на ровном месте, тоже постоянно случаются, потому что история переврана, а закона нет. И все боятся то массовой безработицы, то всеобщего кризиса, то ядерной войны. Общее состояние тревожности таково, что все отчаянно цепляются за призрак стабильности и готовы за стабильность терпеть все — даже отсутствие развития.
Стабильность всего дороже тем, кто нестабилен внутренне. За уют и покой цепляются те, чье постоянное внутреннее ощущение — неуют и бесприютность. Все это научились блокировать, и оно вылезает из подсознания в непредсказуемый, неподходящий момент: в лифте, в метро, на темной улице. Жизнь превращается в вечно дрожащий студень, в зыбкое болото. И все из-за простейшего страха назвать вещи своими именами.
Человек бежит к психологу. Психологу лень копаться в причинах этой внутренней нестабильности, или просто в его задачи не входит социальная реабилитация пациента: в конце концов, другую работу ему не подберешь и в другую страну не переселишь, хотя такой рецепт сам по себе был бы многим весьма полезен. И путешествовать хорошо, и переселяться в более здоровую среду, хоть ненадолго, очень приятно. Но такого рецепта, повторяю, нет, и социальную психологию уважает и знает не каждый, и вообще — зачем влезать в тонкие причины нервных расстройств, когда можно оглушить пациента теплой плюшевой дубиной, выписав какой-нибудь мягкий и комфортный ингибитор захвата серотонина?
Привыкаешь к другому: к тому, что от внутреннего конфликта можно убежать с помощью таблетки
В Штатах внутренний кризис нарастал так долго и прятались от него так старательно, что Элизабет Вурцель ввела даже термин «Нация прозака». Кстати, прозак я пил, когда тосковал во время долгого преподавания в Штатах. Прекрасная вещь. Правда, его было мало, и потому я не подсел. Да на него и не подсядешь, он не создает привыкания. Привыкаешь к другому: к тому, что от внутреннего конфликта можно убежать с помощью таблетки. И голос совести — пусть искаженный, пусть уродливый — до тебя опять не дойдет.
Психическая атака — крик организма о глубоком нравственном (а не физическом!) неблагополучии. И заглушать этот крик грешно, потому что это ваш шанс. Надо спокойно проговорить с собой, а не с психологом, и назвать наконец вещи своими именами. Вслух сказать, с чем вы не можете больше мириться. И начать наводить в голове тот же порядок, наведение которого в квартире так хорошо страхует от депрессии: ведь один из важнейших факторов депривации — бардак, с которым все руки не доходят справиться.
У большинства такой же бардак внутри, и победить его можно только систематической уборкой. А чтобы вещи стояли на местах, надо эти места знать. Кстати, если вы живете с человеком, который умудряется поддерживать в комнате бардак, ему просто плохо с вами. Будьте уверены: когда вы уйдете, он или она немедленно наведут полный порядок, и станет им хорошо. И вам тоже.
Беседа с психологом должна сдирать маски, а не надевать их, должна быть мучительной, как разговор с совестью, и такой же спасительной
Мы любой ценой, любыми усилиями готовы удерживаться от нормальной работы совести, от честного самоанализа. И вместо согласия с собой нам даруется большая утешительная пилюля — или столь же утешительный разговор о том, как несовершенен в сравнении с нами этот жестокий мир. Между тем беседа с психологом должна сдирать маски, а не надевать их. Она должна быть мучительной, как разговор с совестью, и такой же спасительной. Но мы привыкли к паллиативам и заводим психолога, чтобы он утешал, а не спасал. Нам всем пора перестать утешаться, иначе в один прекрасный день мы рискуем проснуться в бездне — или вовсе не проснуться. Впрочем, есть мнение, что мы туда уже летим.
Все это я изложил Женьке и услышал в ответ, что:
- очень часто тревожно-мнительное расстройство является результатом обычного биохимического сбоя — и ничто, кроме химических же веществ, тут не поможет;
- провокатором тревожно-мнительного расстройства может быть, в частности, обычный высокий сахар или гипертония, а значит, опять нужны медикаменты;
- задача психолога, если он только не шарлатан (а среди дипломированных специалистов шарлатаны представлены не столь уж широко), именно нащупать внутренний конфликт и проговорить его с пациентом, а сам он чаще всего это сделать элементарно не в состоянии, как нельзя самому себе — кроме исключительных случаев — удалить аппендикс;
- говорить о тревожно-мнительных расстройствах надо после того, как ты основательно проштудировал Фрейда, и не популярные, а специальные работы, а потом Карла Роджерса, чей вклад в проблему тревожности весьма значителен, уж как минимум «Person-centred therapy»;
- и наконец — самоанализ доступен не всякому, и как всякий школьник в первом классе учится писать и читать — так и пациент обязан научиться этим разговорам с совестью в обществе правильного психолога, который, кстати, не обязательно ограбит его, хотя любой психолог знает, что бесплатным советам следуют менее охотно, нежели платным.